Две смерти и одна жизнь

Ирина Ерофеева филологом стала «вынужденно». Фото Риммы Колесниковой.

Что помогло самому молодому профессору ЧитГУ восстанавливаться после страшных потрясений

Римма Колесникова

22 апреля, 2014 11:22

10 мин

Некоторые люди после особенно драматических моментов своей жизни начинают отмечать второй день рождения. У доктора филологических наук Ирины Ерофеевой таких дат три. Помимо обычного появления на свет, еще дважды она «рождалась» после клинических смертей.

Профессорская юность

Ирина Ерофеева встречает меня в коридоре факультета филологии и межкультурных коммуникаций.

– Сейчас, кроме кафедры и преподавания, я занимаюсь еще редактурой двух всероссийских научных изданий — журнала «Ученые записки ЗабГУ» и журнала «Гуманитарный вектор». В их редакционную коллегию входят специалисты из разных стран, начиная с США и заканчивая Японией, — рассказывает она.

Когда Ирина училась в школе, мечтала стать журналистом. И совсем не интересовалась наукой, а уж тем более преподаванием.

– С шестого класса я писала статьи в различные газеты, потом поступила в Иркутский институт на факультет журналистики. Но, видимо, кто-то сверху распорядился по-другому. У меня было серьезное испытание в жизни — я попала в больницу. Пролежала там полгода, после чего мама перевезла меня в Читу. А так как здесь не было факультета журналистики, я стала, вынужденно, филологом. Мне было очень тяжело адаптироваться, потому что это была другая сфера существования, другие интересы. Было очень непросто учить старославянский язык, зубрить. Ведь если в Иркутске мы учились «в полете», ловили вдохновение, то здесь должна была быть система, и очень жесткая, в которую я не вписывалась. Но, тем не менее, в итоге я не жалею. После окончания института меня оставили работать на кафедре. И началась уже преподавательская деятельность.

На кафедру заходит пара студентов. У них масса вопросов по дипломным работам, хотя Ирина Ерофеева не является их научным руководителем. – Из-за того, что я заведующая, студенты советуются и со мной, — поясняет она.

Вскоре моя собеседница собирается в редакцию. Мы спешим по весенним улицам Читы и по пути разговариваем. Спрашиваю, во сколько она обычно начинает работу.

– Начинаю я еще дома — до выхода в университет нужно обязательно поработать с публикациями в журнале, потом начинаются пары и работа на кафедре, где она обычно часов до семи вечера, потом бегу в редакцию. Не работаю только когда убираю или готовлю. Хотя сейчас начала смотреть художественные фильмы, правда, в фоновом режиме, делая попутно еще что-нибудь.

В редакции нас встречает улыбчивая женщина — ответственный секретарь журналов Елена.

– Вы про Ирину Викторовну писать будете? — спрашивает она. — Про нее стоит написать, она производит впечатление чуда. Не из этого века и мира, красивая, порядочная, сердечная и очень неравнодушная, а самое главное — профессионал в своем деле.

Уже в редакции спрашиваю Ирину, почему она начала писать докторскую диссертацию в столь юном для профессуры возрасте — 35 лет.

– Я была заинтересована сохранить кафедру, — поясняет Ирина. — На тот момент у нас не было доктора наук, а получив научную «остепененность», кафедра почувствовала бы силу.

– Трудно было ездить учиться в Петербург, когда здесь семья и работа?

– Мне было хорошо и несложно учиться, — уверяет Ерофеева. — Я настолько окунулась в радость, что меня понимают и принимают, что я могу говорить на одном языке — научном, что с психологической точки зрения мне было несложно. Хотя, конечно, в бытовом плане надо было брать себя в руки.

– А что вы почувствовали, когда защитились?

– Радость была, конечно. Но не драйвовая. Наверное, как и многие, первые месяцы испытывала опустошение. И главное здесь — не упустить время и работать дальше. Я вообще считаю, что голова должна работать 24 часа в сутки, в том числе, когда ты спишь.

Напоминание сверху

Разговаривая с этой энергичной женщиной, сложно представить, что меньше года назад из-за какой-то инфекции (точный диагноз до сих пор не установлен) ее мозг практически полностью прекратил свою работу. Вскоре после остановки сердца. Это была вторая по счету клиническая смерть Ирины Ерофеевой.

– Я попала в больницу после трех дней температуры, с болями в животе. Потом уже, видимо, вирус дошел до головы (всего у Ирины Ерофеевой было десять кровоизлияний в мозг. — Примеч.авт.). Конечно, все эти события очень много поменяли во мне. Это очередное напоминание, что есть более важные ценности в жизни. И мало про них знать, нужно впустить их в свою жизнь и жить согласно им. Есть красота жизни, радость, есть твои родные и близкие, которые должны быть всегда на первом месте. Родственники меня отмолили, а врачи не давали никакого шанса. Говорили, что если я приду в себя — не смогу говорить, двигаться, буду «растением». Для меня это очередное напоминание, учитывая, что я не первый раз была в клинической смерти. Третьего предупреждения не будет, — уверена Ирина.

– Вы помните что-то? Есть ли жизнь после смерти? Или ничего не было?

– Нет, все было, — говорит Ирина. — Временами вспоминаются обрывки реальности. Я помню батюшку, он ко мне приходил в реанимацию. Помню, как открывается дверь, он заходит, я вижу, как он меня причащает и читает молитвы. Это вспышки сознания. Но была и другая история. Это вокзал, на котором очень много народу. Все проходят мимо и почему-то меня не замечают. И я помню поезда, вагоны, людей, к которым я обращалась, но не получала ответа. Там было вокзальное кафе, в которое я заходила, где кто-то ел, кто-то ждал поезда, я садилась рядом с ними, пыталась поговорить, но никто не реагировал. Это было реальное ощущение. Потом я понимала, что лежу на больничной койке, но рядом опять вокзал, и я видела медсестер, они были как бы «встроены» в этот вокзал, то есть он шел лейтмотивом постоянно. Когда я была в коме первый раз, молодая, я просто летела в пропасть, куда-то вниз, и эта пропасть была бесконечная, такая темная и страшная. Я летела с большой скоростью и именно вниз. А второй раз этого падения не было. До сих пор ответов нет, вопросов много, и я остановила себя, чтобы не сойти с ума.

– Вы говорили, что что-то изменилось в вас после пережитого…

– Теперь я радуюсь каждому дню, тому, что могу ходить, разговаривать, думать, писать. После больницы я не могла двигаться. Первое, что начала делать — это приседать. Сначала один раз с помощью стула, потом взяла для себя норму, что пока я 50 раз не присяду — жизнь моя не будет дальше идти. И я стала делать это. Не могла нажать клавишу клавиатуры, попадала мимо, а все мои мысли были о том, что мне надо сборник дописать и поехать на конференцию в Санкт-Петербург, где я была заявлена с докладом, и еще грант, который надо было дописать. Может быть, это меня и вытаскивало. И через 4 месяца уже ходила, работала на компьютере.

Мы снова возвращаемся на факультет — по расписанию Ирина читает лекцию четверокурсникам. По дорогое встречаем бывшую студентку Ерофеевой, Юлию. Сейчас она уже старший преподаватель и кандидат наук. Она рассказывает, что именно Ирина придала ей научный импульс.

– Она именно тот человек, на которого можно равняться, — говорит Юлия. — Постоянно совершенствуется, находится в динамике, заряжая своим отношением к жизни.

На паре у Ирины легко и непринужденно, временами даже шумно. Она считает, что студенты не должны бояться преподавателей. Молодым людям надо чувствовать свободу, они должны иметь свою позицию и точку зрения, ведь только в комфортной системе обучения рождаются личности.

После пары спрашиваю, тяжело ли преподавать после болезни?

– Сейчас нет. Но был момент, когда из-за умственных перегрузок не могла зайти в аудиторию. Вижу, что есть дверь, и я должна в нее попасть, но это не так просто, так что кое-как заходила в аудиторию. А вообще у нас учатся хорошие ребята. Когда я попала в больницу, студенты, даже которые меня мало знали, писали письма, целый пакет был с записками. Меня тогда захлестывали эмоции.

Когда закончились пары и вереница нуждающихся в консультации завкафедрой иссякла, я решила прогуляться с Ириной до спортзала, куда уже 16 лет трижды в неделю ходит моя собеседница. Из других внерабочих интересов — немецкий язык.

– Тренирую мозг, — поясняет Ирина. — У меня есть мечта съездить в Германию, пожить там, а для этого нужно восстановить язык. Я ведь до 8-го класса в ГДР училась. Говорила настолько чисто, что немцы принимали меня за свою.

– Хотели бы уехать из Читы?

–Нет, я останусь здесь. Мне предлагали работу в других городах, но и в нашем регионе нужны хорошие специалисты. Да и Забайкалье я люблю. Даже когда жила в Германии, ради поездки на каникулы в Читу отказалась от Артека. Я помню, как на советском самолете, уже при входе в который начинало мутить, мы летели в Сибирь. И когда выходили из самолета, было жутко плохо, но запах Родины, чернозема, хвои перекрывал все на свете. Это воздух Читы — бесконечный и пряный, я его помню до сих пор, хотя, наверное, он поменялся, но остался в моей памяти.

На улице уже сумерки. Провожаю Ирину к дому. Она рассказывает о своей семье — муже, с которым они уже прожили 19 лет, и дочке Маше, которая планирует стать журналистом.

– С мужем мы познакомились на четвертом курсе, а на пятом я уже родила Машеньку. И Андрею (муж Ирины Ерофеевой. — Примеч. авт.) всегда была важна моя реализация. Пока дочка была маленькая, а я писала кандидатскую и ходила на занятия, он брал ее с собой на работу — у нас в машине всегда была куча игрушек. Он мною гордится — и это самая большая поддержка в моей жизни. Андрей помогал мне при защите кандидатской диссертации, он вместе со мной присутствовал на защите докторской. Можно быть удачливой в карьере только тогда, когда у тебя надежный тыл и железное плечо, на которое можно опереться. Семья — это моя опора, моя надежда и фундамент, на котором я строю свою жизнь.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе